О мертвых — ни слова - Страница 71


К оглавлению

71

— Так объясни! — потребовал Прошка. — Лишние две минуты погоды не сделают.

— Сделают, — уперся Марк. — Может быть, Архангельский в эту самую минуту зашнуровывает ботинки.

— Ничего, — сказала я твердо, — не застанем его дома — отправим сообщение на пейджер.

На миг Марк растерялся, но быстро оправился.

— А если он не получит твоего сообщения или проигнорирует?

Я уже не сомневалась, что Марку позарез понадобилось зачем-то выставить меня из комнаты. Спрашиваю вас: найдется ли на свете хоть одна женщина, которая в подобных обстоятельствах безропотно удалится? Если да, то я ее не встречала.

— Мы составим текст, который нельзя будет проигнорировать. И попросим оператора передать его пять раз. Не тяни резину, Марк. Все равно я никуда не пойду, пока не услышу твою гениальную догадку.

Марк понял, что проиграл, но на всякий случай метнул в меня убийственный взгляд — вдруг подействует? Не подействовало. Признавая поражение, он вздохнул и отвернулся к окну.

— Архангельский принес отравленный портвейн с собой. Прошка недавно упоминал, что Мефодий в гостях вел себя примерно одинаково: заглатывал бутылку «Кавказа», хвастал своими талантами и падал под стол. Поскольку нормальный человек никогда такую гадость гостям не выставит, напрашивается вывод, что Мефодий заботился о наличии излюбленного напитка самостоятельно. Я прав, Прошка?

— Ну, с некоторыми оговорками. По бедности и глупости на первых курсах мы частенько опускались и до «Кавказа». Собственно, тогда-то Мефодий и пристрастился к этому зелью. Но потом ему действительно пришлось перейти на самообслуживание.

— И Архангельский, завсегдатай всех встреч с однокурсниками, об этом, конечно, знал, — продолжал Марк. — Он купил бутылку заранее, вылил оттуда половину портвейна, влил стакан атропина и положил в свой портфельчик. После чего ему оставалось лишь дождаться, когда Мефодий ополовинит свою бутылку, а Варвара на минутку отлучится из гостиной. Подменить бутылки — дело нескольких секунд. Учитывая общую нетрезвость и специфическое освещение, он мог не опасаться, что его схватят за руку.

Предположение Марка звучало достаточно правдоподобно, но меня охватило недоумение: почему он так не хотел высказывать свою гипотезу при мне? Ответ на сей вопрос я получила буквально в следующую секунду.

— А к Варьке он подкатывался, чтобы обеспечить себе алиби? — догадался Леша.

Хорошо, что он у нас толстокожий, не то Марк, Генрих и Прошка прожгли бы его взглядами насквозь. Предприняв эту неудачную попытку, они посмотрели на меня с такой жалостью, будто Архангельский по меньшей мере бросил меня в подвенечном платье у алтаря. Мне пришлось приложить немалое усилие, чтобы не расхохотаться прямо в их скорбные физиономии. Но, видимо, что-то такое все же отразилось у меня на лице, потому что Марк вдруг утратил сходство с ближайшим родственником безутешной вдовы или оскорбленной невесты.

— Нечего корчить из себя институтку, услыхавшую похабный анекдот! Иди звони!

Глава 18

Услышав мой голос, Серж, как всегда, дал понять, что от радости вот-вот пустится в пляс.

— Варька, золотко мое, как ваши успехи? Есть какие-нибудь сдвиги?

— Похоже на то, — сдержанно ответила я. — Серж, скажи, подчиненные смогут пару часов обойтись без твоего чуткого руководства? Мы хотели бы к тебе сейчас подъехать.

— О чем речь! Ради встречи с тобой я готов отказаться от лицезрения подчиненных хоть на год.

«Возможно, встреча со мной обойдется тебе еще дороже». Вслух эту фразу я, разумеется, не произнесла.

Через десять минут (рекордно короткий срок!) мы уже набивались в «Запорожец». Начало поездки прошло в молчании. Но когда мы миновали Сущевский вал и свернули на Бутырский, Прошка не выдержал гнетущего безмолвия и прибег к старому проверенному средству поднятия нашего боевого духа — затеял со мной перепалку.

— Поделись, Варвара, как чувствует себя девушка, вознамерившаяся отправить за решетку милого друга?

— Прекрати! — сердито сказал Генрих.

— Заткнись! — вторил ему Марк.

Но я уже приняла вызов.

— Наверное, не хуже, чем молодой человек, решивший тем же способом напакостить своему благодетелю. Сколько лет ты жировал от щедрот Архангельского?

— Но я с ним хотя бы не целовался.

— Тем хуже. Может быть, память о моих поцелуях поможет ему перенести муки совести и неуют казенного дома. А чем оправдаешься перед собой ты? Как сможешь глядеть на материальные блага, купленные на его деньги?

— Я эти деньги честно заработал. В отличие от некоторых, кто бесстыдно строил богатенькому Архангельскому глазки.

Обвинение в мой адрес звучало настолько смехотворно, что не выдержал даже Леша:

— Не мели чушь! Когда это Варька строила глазки?

— Ну, может, и не строила, — быстро отступил Прошка. — Она у нас сразу пускает в ход тяжелую артиллерию. Подумать только: целоваться с убийцей!

— Ну и что? — бросила я через плечо, скрывая за небрежным тоном смутное чувство неловкости. — Я даже тебя могу поцеловать, если очень попросишь.

— Блудница вавилонская! — взвизгнул Прошка, и мне показалось, что его притворный ужас на миг уступил место настоящему.

— Хватит паясничать! — прикрикнул на нас Марк. — Интересно, в какой переплет вам нужно угодить, чтобы отучиться зубоскалить?

— Не ломай голову, все равно фантазии не хватит, — гордо ответствовал Прошка.

Приветливая улыбка Сержа, впустившего нас в квартиру, несколько поблекла, когда он увидел наши физиономии — каменную (Марка), печальную (Генриха) и виноватую (Лешину). Физиономию Прошки я определить затрудняюсь, но лучше всего подходит словосочетание «жадное любопытство». Сама я скромно пряталась за спинами друзей; роль обвинителя привлекала меня мало. К счастью, ведение переговоров взял на себя Марк. Начал он с откровенного блефа.

71