О мертвых — ни слова - Страница 23

— Donum divinum, я полагаю, — к моему удивлению, подсказал Селезнев. — Во всяком случае, donum — это дар, а божеское право, например, будет jus divinum.

— Ах да, ты же у нас юрист! — не совсем к месту брякнула я, смекнув, чем объясняется его неожиданное владение латынью. — Как ты говоришь? Донум дивинум? Длинновато. Может, сократим до Дона? Доди — тоже неплохо, но звучит как-то по-грузински. Уводящая в сторону цепочка ассоциаций. Так что ты скажешь насчет Дона?

— По-моему, здорово. Дон — это вроде сэра по-испански? Благородное прозвище. Спасибо.

— На здоровье, идальго. Еще вина?

— Рад бы, да начальство не одобряет неумеренных возлияний посреди рабочего дня. Кстати, мне не хотелось бы тебя торопить, но долго засиживаться я тоже не могу. То есть могу, конечно, и даже с удовольствием, но не в служебное время.

Со свойственной мне сообразительностью я догадалась, что это намек. Мне предлагали перейти к делу. Я в последний раз прикинула, чем рискую, мысленно перекрестилась и приступила к повествованию.

— У нас есть традиция: каждую пятницу друзья собираются у меня поиграть в бридж. Вообще-то в бридж играют вчетвером, а нас пятеро, но нас такие мелочи не останавливают. Просто мы играем не один-два роббера, а пять. Роль зрителя по очереди переходит от одного к другому. Конечно, игра занимает прорву времени, иногда целую ночь, но мы никуда не торопимся: посидеть с друзьями всегда приятно, а суббота — нерабочий день.

Еще в прошлую среду никаких отклонений от ритуала не ожидалось. Правда, в понедельник Генрих Луц сообщил нам, что получает новую квартиру, но мы рассчитывали лишь распить в пятницу бутылочку по этому поводу. А в четверг на Генриха снизошла вдохновенная идея: почему бы не объединить традиционный бридж с буйной пирушкой? Квартиру, как известно, дают раз в жизни, да и то не всем. Генрих решил позвать к себе всех наших общих друзей, а в бридж мы могли бы сыграть после вечеринки, когда гости разойдутся.

Но его затея с самого начала столкнулась с неожиданным препятствием: общие друзья все как один запланировали на уик-энд неотложные дела. Согласились прийти только четыре человека, и те не друзья. Во всяком случае, не общие. Погоди, сейчас объясню. Наверное, для ясности следует всех перечислить. Наша пятерка — это я, Генрих Луц, Андрей Прохоров, он же Прошка, Леша…<Фамилию Леши опускаю — слишком уж она громкая.> и Марк…<Фамилию Марка опускаю тем более — не ровен час, потащит в суд.> Мы дружим с первого курса и так… гм… пламенно, что это уже и на дружбу-то не похоже. Помимо нас на приглашение Генриха откликнулись Леня Великович (Лёнич), Серега Архангельский (Серж), Глеб Безуглов (Глыба) и Игорек Мищенко (Гусь).

Лёнич — человек серьезный и смирный — в наших студенческих забавах никогда не участвовал и после окончания университета практически ни с кем не общался. Единственное исключение — Генрих, да и то связывает их немногое: просто работают в одном институте. Генрих встретил там Лёнича уже в пятницу, рассказал о квартире, упомянул о пирушке и, естественно, пригласил. К его удивлению, Лёнич, который всегда чурался шумных сборищ, приглашение принял.

Серега Архангельский — славный малый и благодетель половины курса. Он открыл фирму, где приютил всех наших безработных, а кроме того, подкармливает тех, кто сидит на бюджетной зарплате, — подбрасывает хорошо оплачиваемые заказы. И Генрих, и я, и Прошка время от времени у него подрабатываем. Серж — гениальный начальник; он умудряется сохранять самые дружеские отношения со всеми своими работниками, да и вообще со всем миром. Кроме Марка. Марк его не выносит. Не спрашивай меня почему. Разобраться в симпатиях и антипатиях Марка не под силу никому. Подозреваю, что его неприязнь к Архангельскому родилась из-за сущей ерунды, но если уж Марк кого-то невзлюбил, то навсегда. Серж долго и безуспешно пытался найти с ним общий язык, но в конце концов разозлился и ответил Марку взаимностью.

О Глыбе ты уже кое-что слышал от Сегуна. Помнишь инцидент с алым сердечком, который тебя насмешил? — Селезнев в подтверждение хихикнул. — Так вот, Глыба — его виновник и главная пострадавшая сторона. Мефодий, то есть Подкопаев, был в данном случае только орудием сначала в руках Безуглова, потом в моих. Образно говоря, пинг-понговским шариком в нашей партии. Глыба тогда потерпел поражение и стал объектом насмешек и моим заклятым врагом. Не любит он почему-то, когда над ним смеются, хотя потешаться над другими горазд. Генрих знал о нашей взаимной неприязни и не стал бы приглашать к себе моего давнего недруга, если бы не Серж, у которого Глыба работает. Когда Генрих позвонил, у Сержа в кабинете как раз сидели Безуглов и Мищенко. Они слышали телефонный разговор и передали новоселу привет и поздравления. И Генрих, добрая душа, не смог их не позвать.

Мищенко, надо сказать, тоже не пользуется общей любовью. Когда-то он совершил один неджентльменский поступок, вызвавший всеобщее осуждение. Правда, за давностью лет мы его простили, но не все. Прошка до сих пор, только услышав его имя, шипит, как рассерженная анаконда. А сам Игорек не любит меня. По глупой в общем-то причине. Однажды я случайно подслушала на факультете его разговор с другим студентом. Игорек безо всякого почтения обсуждал с приятелем мои женские достоинства, точнее — отсутствие таковых; конкретно — груди и задницы. Хотя до некоторой степени он был прав, я все равно обиделась и в качестве ответной любезности подстроила зеркальную ситуацию: Игорек вынужден был подслушать мой разговор с подругой. Предмет нашей беседы называть излишне. С той поры Мищенко почему-то стал плохо переносить мое общество.